Карлос Кастанеда

Дар орла 1981г

что кажущаяся легкость их достижений была следствием мастерства и

личной силы бенефактора.

Их попытки найти новую пару двойных существ оказались бесплодными.

Во всех своих поисках они ни разу не натолкнулись на двойную женщину.

Они нашли несколько двойных мужчин, но все они были хорошо

обеспеченными, занятыми, процветающими и настолько довольными своей

жизнью, что было бесполезно и подходить к ним. Им не было нужды искать

целей жизни: они считали, что уже нашли ее. Дон Хуан сказал, что

однажды понял, что и он сам и его группа старятся и казалось, что у них

не было никакой надежды выполнить свою задачу. Это было первый раз,

когда они ощутили жало отчаяния и бессилия.

Сильвио Мануэль настоял на том, что им следует взять себя в руки и

жить безупречно без надежды найти свою свободу. Дон Хуан считал

допустимым, что это действительно может быть ключом ко всему. В этом

аспекте он оказался идущим по следам своего бенефактора. Он пришел к

признанию того, что неодолимый пессимизм побеждает воина в определенной

точке его пути. Чувство поражения или, может быть, более точно -

чувство своей недостойности - находит на него почти незаметно.

Дон Хуан сказал, что раньше он, бывало, посмеивался над

намерениями своего бенефактора и никак не мог поверить, что тот горюет

всерьез.

Несмотря на протесты и предупреждения Сильвио Мануэля, дон Хуан

считал все это гигантским розыгрышем, призванным научить их чему-то.

Поскольку он не мог поверить, что сомнения его бенефактора

реальны, то не мог поверить и тому, что решение его бенефактора жить

безупречно без надежды на свободу было искренним.

Когда до него, наконец, дошло, что его бенефактор со всей

серьезностью признал свое поражение, то ему стало ясно и то, что

- 120 -

решение воина жить безупречно, несмотря ни на что, нельзя рассматривать

как стратегию, направленную на достижение успеха. Дон Хуан и его

партия сами подтвердили эту истину, когда они поняли, как непреложный

факт, что шансы против них неимоверны. Он сказал, что в такие моменты

верх берет тренировка в течение всей жизни, и воин входит в состояние

абсолютного смирения.

Когда истинная нищета его человеческих ресурсов становится

неоспоримой, воину не остается ничего другого, как отступить назад и

склонить голову. Дон Хуан поражался, что такое решение не оказывало,

казалось, никакого влияния на женских воинов партии. Казалось, что

поражение оставляло их незатронутыми. Он сказал нам, что заметил это в

партии своего бенефактора: женщины никогда не были так озабочены и так

мрачны из-за своей судьбы, как мужчины. Они, казалось просто

присоединились к суждению бенефактора дона Хуана и последовали за ним,

не показывая ни эмоциональной усталости, ни измотанности. Если женщины

и были задеты на каком-то уровне, они оставались к этому безразличны.

Быть занятыми - вот все, что имело для них значение. Казалось, только

мужчины бросали вызов свободе и ощутили ответный удар.

В своей группе дон Хуан наблюдал такой же контраст. Женщины

охотно согласились с ним, когда он сказал, что ресурсов у него

недостаточно. Он мог сделать единственное заключение: что женщины,

хотя они никогда не упоминали об этом, с самого начала никогда и не

верили, что у них есть какие-либо ресурсы. Как следствие этого, они

никак не могли чувствовать разочарование или отчаяние, обнаружив, что

они бессильны. Они знали это с самого начала.

Он рассказал нам, что причина, по которой орел требовал вдвое

больше женских воинов, чем мужских, была как раз в том, что женщины

имеют врожденное равновесие, которого нет у мужчин. В критический

момент именно мужчины впадают в истерику и совершают самоубийство, если

они решат, что все потеряно. Женщина может убить себя из-за направления

к цели, но не из-за падения той системы, к которой она окажется

принадлежащей.

После того, как дон Хуан и его партия воинов отказались от надежды

или скорее, как это выразил дон Хуан, когда мужские воины достигли

каменистого дна, а женщины нашли подходящие способы успокоить их, дон

Хуан, наконец, наткнулся на двойного мужчину, к которому он мог

подойти. Этим двойным мужчиной был я. Он сказал, что поскольку никто в

своем здравом уме не пойдет добровольно на такое противоестественное

дело, как битва за свободу, ему пришлось последовать учению своего

бенефактора в истинном стиле сталкинга заманить меня, так же как он

заманил членов своей партии. Ему нужно было быть со мной одному в

таком месте, где бы он мог бы применить физическое давление на мое