неких
существах, которые, как он сказал, существуют во вселенной и которые
теснейшим образом напоминают человеческие существа, но людьми не
являются, существа, все интересы которых захвачены движением и которые
способны заметить малейшее колыхание внутри себя или снаружи. Эти
существа настолько чувствительны к движению, что все их устремления
направлены на поиски покоя.
Эмилито пересыпал свои сказки вечности самыми неприличными,
грязными анекдотами. Из-за его необычайного дара рассказчика я понимал
каждую из его историй как метафору или притчу, которой он учил нас
чему-нибудь.
Дон Хуан сказал, что дон Эмилито просто докладывает о том, чему он
был свидетелем в своих путешествиях по бесконечности. Роль курьера
состояла в том, чтобы путешествовать впереди нагваля, подобно лазутчику
в военных операциях. Эмилито уходил за границы второго внимания и все,
чему он был свидетелем, он передавал остальным.
* * *
Моя вторая встреча с воинами дона Хуана прошла так же без
осложнений, как и первая.
Однажды дон Хуан сместил у меня уровень осознания и сказал мне,
что меня ждет вторая встреча.
Он велел мне ехать в г. Закатекас в Северной Мексике. Мы прибыли
туда очень рано утром. Дон Хуан сказал, что здесь у нас будет просто
остановка и что нам надо передохнуть до завтрашнего дня, когда нам
предстоит прибыть на мою вторую формальную встречу, чтобы познакомиться
с восточными женщинами и воином-ученым из его партии. Потом он объяснил
мне тонкий и запутанный момент выбора. Он сказал, что мы встретили юг и
курьера в середине второй половины дня, потому что он сделал
индивидуальную интерпретацию правила и выбрал этот час как отражающий
ночь. Юг в действительности был ночью - теплой, дружественной, уютной
ночью, и по правилам мы должны были идти на встречу с теми двумя южными
женщинами после полуночи, это оказалось бы для меня нежелательным,
потому что моя общая направленность была к свету, к оптимизму - тому
оптимизму, который гармонично сам собой перерабатывается в загадку
тьмы. Он сказал, что именно это мы и проделали в тот день: мы
наслаждались компанией друг друга и разговаривали, пока не стало
совершенно темно. Я еще удивлялся тогда, почему никто не зажег лампу.
Дон Хуан сказал, что восток, напротив, является утром, светом, и
восточных женщин мы будем встречать завтра в середине утра.
Перед завтраком мы пошли на площадь и сели на скамейку. Дон Хуан
сказал мне, что он оставит меня здесь подождать его, пока он сделает
еще кое-какие свои дела. Он ушел, а вскоре после его ухода подошла
женщина и села на другой конец скамейки. Я не обратил на нее никакого
внимания и стал читать газету. Через минуту еще одна женщина
присоединилась к первой. Я хотел пересесть на другую скамейку, но
вспомнил, что дон Хуан специально подчеркнул, чтобы я сидел здесь и
никуда не уходил. Я повернулся к женщинам спиной и уже позабыл даже об
их существовании, так тихо они сидели, когда с ними поздоровался
какой-то мужчина и остановился лицом ко мне. Из разговора я понял, что
- 104 -
женщины ждали его. Мужчина извинился за опоздание. Он явно хотел
сесть. Я отодвинулся, давая ему место. Он пышно меня поблагодарил и
извинился, что причинил мне беспокойство. Он сказал, что они, будучи
сельскими жителями, совершенно теряются в городе, и что однажды, когда
они ездили в город Мехико, они чуть не погибли из-за транспорта. Он
спросил меня, живу ли я в Эакатекасе. Я сказал "нет" и уже хотел
оборвать всякий разговор, когда заметил в его улыбке какую-то хитринку.
Он был пожилым человеком, замечательно сохранившимся для своего
возраста. Он не был индейцем. Выглядел он благородным фермером из
какого-нибудь сельского местечка. На нем был костюм и соломенная шляпа.
Черты его лица были очень тонкими, кожа казалась почти прозрачной,
окаймленной тщательно подстриженной бородкой. Здоровье, казалось,
переполняло его, и в то же самое время он казался хрупким. Роста он
был среднего, но казался худощавым, почти тощим.
Он поднялся и представился, сказав, что его зовут Висенте Медрано
и что он приехал в город по делам только на один день. Затем он указал
на женщин и сказал, что это его сестры. Женщины встали и повернулись к
нам. Они были очень худенькими, а их лица темнее, чем у брата. Они были
также намного моложе его. Одна из них могла бы быть его дочерью.
Я заметил, что кожа у них не такая, как у него: у них она была
сухой. Обе женщины были очень хорошенькими. Как и у мужчины, у них были
тонкие черты лица, а глаза их были чистыми