Карлос Кастанеда

Дар орла 1981г

Я спал, но в то же время все прекрасно

осознавал. Я хотел остаться на этой мирной стадии подольше, но еще

один рывок заставил меня проснуться моментально. Я внезапно осознал,

что мы с Гордой были в совместном сновидении.

Мне очень не терпелось с ней поговорить. Она чувствовала то же

самое. Мы бросились разговаривать друг с другом. Когда мы успокоились,

я попросил ее описать мне все, что произошло с ней в нашем совместном

сновидении.

- 71 -

- Я тебя очень долго ждала, - сказала она. - Какая-то часть во мне

думала, что я тебя пропустила, но другая часть думала, что ты

нервничаешь и у тебя затруднения, поэтому я ждала.

- Где ты ждала, Горда? - Спросил я.

- Я не знаю, - ответила она. - Я знаю, что уже вышла из

красноватого света, но я ничего не могла видеть. Тут задумаешься - я

ничего не видела, я ощупывала дорогу кругом, а возможно, я еще была в

красноватом свете, хотя нет, он не был красноватый. Место, где я

находилась, было окрашено в светло-персиковый цвет. Затем я открыла

глаза, и там был ты. Ты, казалось, готов был уйти, поэтому я схватила

тебя за руку. Затем я посмотрела и увидела нагваля Хуана Матуса, тебя,

меня и других людей в доме Висенте. Ты был моложе, а я была жирная.

Упоминание о доме Висенте навело меня внезапно на мысль, о которой

я и рассказал Горде. Однажды, когда я проезжал через Закатекас в

Северной Мексике, у меня появилось странное желание заехать и навестить

одного из друзей дона Хуана, Висенте. При этом я не понимал, что,

поступая так, я бездумно врываюсь в другую область, так как дон Хуан

никогда не знакомил меня с ним. Висенте, как и женщина-нагваль,

принадлежали другому миру. Не удивительно, что Горда была так

потрясена, когда я рассказал ей о моем визите. Мы знали его очень

хорошо, он был так же близок к нам, как дон Хенаро, а возможно, даже

ближе, и тем не менее мы забыли его, так же как забыли женщину-нагваль.

Здесь мы с Гордой сразу сделали огромный шаг назад в воспоминании.

Мы вспомнили вместе, что Хенаро, Висенте и Сильвио Мануэль были

друзьями дона Хуана, его когортой. Они все были связаны между собой

своего рода обетом. Мы с Гордой не могли припомнить, в чем именно

состояла эта связь. Висенте не был индейцем. В молодости он был

фармацевтом. Он был ученым группы и настоящим лекарем, который

поддерживал всех их всегда здоровыми. У него была страсть к ботанике. Я

был без всяких сомнений убежден, что он знает о растениях больше, чем

любой из ныне живущих людей.

Мы с Гордой вспоминали, что именно Висенте обучил всех, в том

числе и дона Хуана, пользоваться лекарственными растениями. Он

особенно интересовался Нестором, и мы все считали, что Нестор будет

похож на него.

- Воспоминание о Висенте заставляет меня задуматься о самой себе,

- сказала Горда. - Это наводит меня на мысль о том, какой невыносимой

женщиной я была. Самое плохое, что может произойти с женщиной, - это

иметь детей, иметь дыры в своем теле, и все же действовать, как

маленькая девочка. В этом и была моя проблема: я хотела быть умной, но

была пустышкой. И мне позволяли строить из себя дуру, помогали мне

быть ишачьим хвостом.

- Кто, Горда, - спросил я.

- Нагваль и Висенте и все эти люди, которые были в доме, когда я

вела себя с тобой такой ослицей.

Мы с Гордой вспомнили одновременно, что ей позволяли быть

несносной только со мной. Больше никто не поддерживал ее чепухи, хотя

она и пыталась отыграться на каждом. - Висенте принимал меня, -

сказала Горда. - Он все время играл со мной. Я даже звала его дядей.

Когда я попыталась назвать дядей Сильвио Мануэля, он чуть не сорвал у

меня кожу с запястий своими клещеподобными руками.

Мы попытались сфокусировать наше внимание на Сильвио Мануэле, но

не могли вспомнить, как он выглядел. Мы могли ощущать его присутствие в

своих воспоминаниях, но он не был в них личностью, - он был только

ощущением.

- 72 -

Насколько это касалось сцены сновидения, мы помнили, что она была

точной копией того, что действительно имело место в нашей жизни в

определенном месте и в определенное время, однако мы все еще не могли

вспомнить, когда именно. Но я знал, что принял заботы о Горде, как

средство самовоспитания и подготовки к трудностям взаимодействия с

людьми.

Совершенно необходимо было воспитать в себе чувство легкости при

столкновении с социальными ситуациями, а здесь никто не мог быть лучшим

тренером, чем Горда. Те проблески памяти, которые у меня возникали о

жирной Горде, появлялись именно из этих обстоятельств, так как я