Карлос Кастанеда

Дар орла 1981г

набросились на него.

- Конечно, ты не помнишь! - Визжала Жозефина. - Все мы были здесь.

Что ты за глупый осел?!

Мои расспросы требовали порядка. Я увел их прочь от моста. Я

думал, что, будучи активными людьми, они смогут более расслабиться,

если будут двигаться и разговаривать на ходу вместо того, чтобы сидеть

на месте, как предпочел бы я.

Когда мы пошли, гнев женщин утих так же внезапно, как и возник.

Лидия и Жозефина стали еще более разговорчивыми. Они вновь и

вновь высказывали свое чувство, что Сильвио Мануэль был пугающей

фигурой.

Тем не менее никто из них не припомнил, чтобы физически потерпел

какой-нибудь урон. Они только помнили, что были парализованы страхом.

Роза не сказала ни слова, но знаками выражала свое согласие со всем,

что говорили другие. Я спросил их, была ли это ночь, когда они

пытались перейти мост. И Лидия, и Жозефина сказали, что был ясный день.

Роза прочистила горло и сказала, что это было ночью. Горда

пояснила разногласие, сказав, что это были утренние сумерки, может

быть, время как раз перед ними. Мы достигли конца коротенькой улочки и

автоматически повернули назад, к мосту.

- Это же так просто, - сказала Горда внезапно, как если бы она это

только что обдумывала. - Мы пересекли или, вернее, Сильвио Мануэль

заставил нас пересекать параллельные линии. Этот мост - место силы.

Дыра в этом мире. Вход в другой мир. Мы прошли в этот вход. Должно

быть, проходить было больно, так как мое тело боится. Сильвио Мануэль

ждал нас с другой стороны. Никто из нас не помнит его лица, так как

Сильвио Мануэль - это темнота. И он никогда не покажет свое лицо. Мы

могли видеть только его глаза.

- Один глаз, - спокойно сказала Роза и отвернулась.

- Все здесь, включая тебя, - сказала Горда, обращаясь ко мне, -

знают, что лицо Сильвио Мануэля находится в темноте. Можно слышать

только его голос, мягкий, как приглушенное покашливание.

Горда перестала разговаривать и начала так пристально меня

рассматривать, что я ощутил всего себя. Ее глаза были с хитринкой, что

дало мне основание подозревать, что она знает о чем-то, но не говорит.

Я спросил ее. Она отрицала. Но признала, что ощущает множество

необоснованных чувств, которые она не старается объяснять. Я

подталкивал ее, а потом прямо потребовал, чтобы женщины попробовали

вспомнить сообща, что все-таки случилось с нами на той стороне моста.

Каждая из них могла вспомнить только вопли остальных.

Трое Хенарос оставались в стороне, и в наше объяснение они не

вступали. Я спросил у Нестора, не имеет ли он хоть какого-нибудь

представления о том, что же все-таки произошло. Его бесстрастным

ответом было, что все находится где-то вне его понимания.

Тогда я пришел к единственному решению. Мне показалось, что

единственной открытой для нас дорогой было пересечь этот мост. Я

предложил им вернуться обратно к мосту и перейти через него. Мужчины

- 53 -

согласились немедленно. Женщины - нет. Истратив все свои доводы, я в

конце концов вынужден был толкать и тащить Лидию, Розу и Жозефину.

Горда не была расположена идти, но, казалось, она была заинтересована

происходящим. Она шла рядом, не помогая мне тащить женщин. Хенарос

поступали так же. Они нервно посмеивались над моими попытками

справиться с сестричками, но и пальцем не шевельнули, чтобы помочь мне.

Так мы дошли до той точки, где останавливались ранее. Там я внезапно

почувствовал, что слишком слаб, чтобы удержать троих женщин. Я заорал

на Горду, чтобы она мне помогла. Она сделала полуискреннюю попытку

схватить Лидию. Но тут группа распалась, и все, кроме Горды стали

пробираться, спотыкаться, отдуваясь, к безопасности улицы. Мы с Гордой

остались как бы приклеенные к мосту, не имея сил идти вперед и не желая

возвращаться.

Горда прошептала мне на ухо, что мне следует совсем не бояться,

так как это я ждал их на той стороне моста. Она добавила, что убеждена

в том, что я знаю, что являлся помощником Сильвио Мануэля, но не смею

открыть это никому.

Тут мое тело охватила неконтролируемая ярость. Я чувствовал, что

Горда не должна соваться, делая такие замечания или испытывая подобные

чувства. Я схватил ее за волосы и крутанул. В высшей точке своего гнева

я спохватился и остановился. Я извинился и обнял ее. Мне на помощь

пришла трезвая мысль. Я сказал, что мне действует на нервы быть

руководителем. Напряжение по мере нашего продвижения становится все

более острым. Она со мной согласилась. Она твердо держалась за свою

интерпретацию, что Сильвио Мануэль и я были чрезвычайно близки, и когда