точно так же, как Элихио говорил Горде в
сновидениях. Ты покинул нас из-за этого, и Лидия так и не простила тебе
этого. Она будет ненавидеть тебя и за границами этого мира.
Лидия запротестовала, сказав, что ее чувства ничего общего не
имеют с тем, что говорит Роза. Она просто очень легко выходит из себя и
сердится из-за моей глупости.
Я спросил Жозефину, помнит ли она меня тоже.
- Конечно, помню, - сказала она с улыбкой, - но ты же знаешь, я
сумасшедшая. Мне нельзя верить. На меня нельзя положиться.
Горда настаивала на том, чтобы Жозефина сказала то, что она
помнит. Жозефина была настроена не говорить ничего, и они спорили,
пока, наконец, Жозефина не сказала мне:
- Какой толк от всех этих разговоров о воспоминании? Они ни фига
не стоят.
Жозефина, казалось, высказалась за всех нас. Больше нечего было
сказать. Они собирались уйти, после того как провели в вежливом
молчании несколько минут.
- Я помню, ты покупал мне красивые платья, - внезапно сказала
Жозефина мне. - Разве ты не помнишь, как я упала с лестницы в магазине?
Я чуть не поломала ноги, и тебе пришлось меня вынести.
Все опять уселись с глазами, прикованными к Жозефине.
- Я помню также одну сумасшедшую, - сказала она, - она хотела
побить меня и гонялась за мной, пока ты не рассердился и не остановил
ее.Я был растерян. Все, казалось, уцепились за слова Жозефины, хотя
она сама говорила, чтобы мы ей не верили, так как она сумасшедшая. Она
была права. Ее воспоминания не имели для меня никакого смысла.
- 39 -
- Я тоже знаю, почему ты заболел, - продолжала она, - я была там,
но не помню, где. Они взяли тебя через эту стену тумана, чтобы
разыскать эту глупую Горду. Я полагаю, что она заблудилась. Ты не мог
вернуть ее назад. Когда же они принесли тебя обратно, ты был почти
мертв.
Молчание, последовавшее за ее словами, было гнетущим. Я уже боялся
что-нибудь спрашивать.
- Я не могу вспомнить, чего ради она отправилась туда и кто принес
тебя обратно, - продолжала Жозефина. - Я помню, что ты был болен и не
узнавал меня больше. Эта глупая Горда клянется, что она не знала тебя,
когда ты впервые вошел в этот дом несколько месяцев назад. Я узнала
тебя сразу. Я помнила, что ты нагваль, который заболел. Ты хочешь
что-то узнать? Я думала, что эти женщины просто развлекаются, и
мужчины точно так же, особенно этот глупый Паблито. Они-то должны
помнить, ведь они были там.
- А ты помнишь, где мы были? - Спросил я.
- Не помню, - сказала Жозефина, - однако я узнала бы это место,
если бы ты меня туда привез, когда мы все были там, нас обычно называли
пьяницами, потому что мы там легко хмелели. У меня в голове было
меньше тумана, чем у всех, поэтому я помню довольно хорошо.
- Кто называл нас пьяницами? - Спросил я.
- Не тебя. Только нас, - ответила Жозефина. - Я не помню, кто,
наверное, нагваль Хуан Матус.
Я посмотрел на них, и каждый из них отводил глаза.
- Мы подходим к концу, - пробормотал Нестор, как бы говоря сам с
собой, - наш конец уже смотрит нам в глаза.
Казалось, он был на грани слез.
- Я должен был бы быть рад и горд, что мы прибыли к концу, -
продолжал он. - И все же я печален. Не можешь ли ты это объяснить,
нагваль?
Внезапно всех охватила печаль. Даже дерзкая Лидия опечалилась.
- Что с вами случилось? - Спросил я. - О каком конце вы говорите?
- Я думаю, что каждый знает, что это за конец, - сказал Нестор. -
В последнее время у меня странные ощущения. Что-то зовет нас, а мы не
отпускаемся. Мы цепляемся.
Паблито, как истинный кавалер, сказал, что Горда, единственная
среди нас, не цепляется ни за что. Все остальные, заверил он меня,
безнадежные эгоисты.
- Нагваль Хуан Матус сказал, что, когда придет время идти, мы
получим знак, - сказал Нестор, - что-то такое, что нам действительно
нравится, выступит вперед и позовет нас.
- Он сказал, что это не обязательно будет что-то большое, -
добавил Бениньо, - любое, все, что нам нравится, может сгодиться.
- Для меня знак придет в форме оловянных солдатиков, которых у
меня никогда не было, - сказал мне Нестор, - отряд оловянных
солдатиков, конных гусар, явится, чтобы забрать меня. А чем это явится
для тебя?
Я вспомнил, что дон Хуан говорил мне однажды, что смерть может
стоять позади чего угодно, даже позади точки в моем блокноте, потом он
дал мне некоторую метафору моей смерти.
Я рассказал ему, что однажды, гуляя по бульвару Голливуда в
Лос-Анжелесе, я услышал звуки трубы, игравшей старый идиотский
популярный мотив. Музыка исходила из магазина грампластинок на этой
улице. Никогда