Карлос Кастанеда

Второе кольцо силы 1977г

что я прав, что вышел из себя и стал сердито кричать

на нее. Она нисколько не была затронута моим взрывом.

- Не каждый должен сделать это, - сказала она, - а

только маги, которые хотят войти в другой мир. Есть немало

хороших магов, которые в и д я т и являются неполными.

Быть полным нужно только нам, толтекам.

Возьми Соледад, например. Она наилучшая колдунья,

которую ты можешь отыскать, но она неполная. Она имела двоих

детей, одним из них была девочка. К счастью для Соледад, ее

дочь умерла. Нагваль сказал, что острие духа человека,

который умирает, возвращается обратно к дателям, т.е.

Родителям. Если эти датели умерли и человек имеет ребенка,

острие уходит к ребенку, который является полным. А если все

дети полные, то острие уходит к тому, кто обладает силой,

причем он не обязательно самый лучший и самый усердный.

например, когда мать Жозефины умерла, то острие ушло к самой

ненормальной, Жозефине. Казалось, оно должно бы пойти к ее

брату - работящему и достойному человеку, но у Жозефины

больше силы, чем у ее брата. Дочь Соледад умерла, не оставив

детей, и Соледад получила поддержку, в результате чего

закрыла половину своей дыры. Теперь единственная надежда

закрыть ее полностью связана для нее со смертью Паблито. В

свою очередь, для Паблито великая надежда на получение

поддержки связанна со смертью Соледад.

Я сказал ей в очень сильных выражениях, что то, что она

говорит, вызывает отвращение и ужасает меня. Она

согласилась, что я прав. Она подтвердила, что одно время и

сама так считала, что эта конкретная установка магов - самая

мерзкая вещь, какую можно вообразить. Она взглянула на меня

сияющими глазами. В ее усмешке было что-то коварное.

- Нагваль сказал мне, что ты понимаешь все, но не

хочешь ничего делать в соответствии с этим, - сказала она

мягким голосом.

Я начал спорить снова. Я сказал ей, что то, что Нагваль

сказал обо мне, не имеет никакого отношения к моему

отвращению к той частной установке, которую мы обсуждаем. Я

объяснил, что люблю детей, что я очень глубоко чту их и

очень глубоко сочувствую их беспомощности в окружающем их

устрашающем мире. Я не мог помыслить о причинении вреда ни в

каком смысле, ни по какой причине.

- Это правило придумал не Нагваль, - сказала она. - это

правило создано не человеком, а где-то там, вовне.

Я защищался, говоря, что я не сержусь на нее или

Нагваля, но что я спорю вообще, потому что не могу

постигнуть смысл всего этого.

- Смысл в том, что нам нужно все наше острие, вся наша

сила, вся полнота, чтобы войти в тот мир, - сказала она. - я

была религиозной женщиной. Я могу рассказать тебе, что я

обычно повторяла, не зная, что я подразумеваю. Я хотела,

чтобы моя душа вошла в царствие небесное. Я все еще хочу

этого, несмотря на то, что я нахожусь на другом пути. Мир

Нагваля и есть царствие небесное.

Я из принципиальных соображений возразил против

религиозного акцента ее утверждений. Я был приучен доном

Хуаном никогда не рассуждать на эту тему. Она очень спокойно

объяснила, что не видит никакой разницы в том, что касается

образа жизни между нами и истинными монахинями и

священниками. Она указала, что они те только являются, как

правило, полными, но они еще никогда не ослабляют себя

половыми актами.

- Нагваль сказал, что в этом заключается причина,

почему они никогда не будут искоренены, независимо от того,

кто пытается искоренить их, - сказала она. - те, кто стоят

за ними, всегда пустые, они не имеют такого мужества, как

истинные монахини и священники. Я полюбила Нагваля за то, что

он говорил это. Я всегда буду восхищаться монахинями и

священниками. Мы похожи. Мы отказались от мира и тем не

менее, мы находимся в гуще него. Священники и монахини

сделались бы великими летающими магами, если бы кто-нибудь

сказал им, что они могут сделать это.

Мне пришло на ум восхищение моего отца и деда перед

мексиканской революцией. Они больше всего восхищались

попыткой искоренить духовенство. Мой отец унаследовал это

восхищение от своего отца, я унаследовал его от них обоих.

Это было своего рода членство, которое мы имели. Одной из

первых вещей, которые дон Хуан подорвал в моей личности, было

это членство.

Я однажды сказал дону Хуану, словно провозглашая свое

собственное мнение, нечто такое, что я слышал всю жизнь, - а

именно, что излюбленной уловкой церкви было держать нас в

невежестве. Дон Хуан сделал очень серьезное выражение лица.

Было так, словно мое заявление затронуло глубокую струнку в