Карлос Кастанеда

Второе кольцо силы 1977г

на ноги и встала на полу, как избалованный

ребенок. Я стал сознавать в этот момент, что комната имела

другой пол. Я помнил, что он был земляным, сделанным из

темной земли. Новый пол был рыжевато-розовый. Я тут же

прекратил стычку с ней и обошел вокруг комнаты. Я не мог

представить, как же я не обратил внимания на пол, когда зашел

сюда. О н б ы л в е л и к о л е п е н . Сначала я

подумал, что это была красная глина, уложенная наподобие

цемента, пока она еще мягкая и влажная, но потом я заметил,

что на нем не было трещин. Глина должна была бы высохнуть,

скрутиться, растрескаться и распасться на куски. Я

наклонился и острожно провел пальцами по полу. Он был

твердым, как кирпич. Глина была обожжена. Мне стало понятно,

что пол сделан из очень больших плоских плиток глины,

уложенных на подстилку из мягкой глины, служившей матрицей.

Плитки образовывали самый запутанный и завораживающий узор,

но совершенно незаметный, если не обратить специального

внимания на него. Искусство, с которым были размещены

плитки, указывало мне на очень хорошо продуманный план. Я

хотел знать, как такие большие плитки были обожжены и не

покоробились. Я повернулся, чтобы спросить донью Соледад, но

быстро спохватился. Она, скорее всего, не знала ответа на

вопрос, который я хотел задать. Я снова стал расхаживать по

полу. Глина была немного шероховатая, почти как песчаник.

Она образовывала совершенно устойчивую против скольжения

поверхность.

- Этот пол выложил Паблито? - спросил я.

Она не ответила.

- Великолепная работа, - сказал я. - вы должны очень

гордиться им.

Я не сомневался, что это сделал Паблито. Ни у кого не

могло найтись воображения и способности задумать это. Я

сообразил, что он, должно быть, сделал это в то время, когда

меня здесь не было. Но тут же мне в голову пришла другая

мысль, что я никогда не бывал в комнате доньи Соледад с тех

пор, как она была построена шесть или семь лет назад.

- Паблито! Паблито! Вот еще! - воскликнула она сердитым

раздраженным тоном. - по-твоему, он единственный, кто

способен делать вещи?

Мы обменялись пристальным взглядом, и вдруг я понял,

что это она сделала пол и что на это ее подбил дон Хуан. Мы

спокойно стояли, глядя друг на друга некоторое время. Я

чувствовал, что было бы излишне спрашивать у нее, прав ли я.

- Я сделала его сама, - наконец сказала она сухим

тоном. - Нагваль рассказал мне, как.

Ее утверждения повергли меня в эйфорию. Я заключил ее в

объятия и приподнял. Я кружил ее вокруг себя. Все, до чего я

мог додуматься, так это забросать ее вопросами. Я хотел

знать, как она отделала плитки, что означали узоры, где она

брала глину. Однако она не разделяла моего возбуждения. Она

оставалась спокойной и безучастной, поглядывая на меня

искоса время от времени.

Я прошелся по полу снова. Кровать была расположена в

самом эпицентре некоторых сходящихся линий. Глиняные плитки

были обрезаны под острым углом, создавая сходящиеся линии,

которые, казалось, выходили из-под кровати.

- У меня нет слов, чтобы сказать тебе, как я впечатлен,

- сказал я.

- Слова! Кому нужны слова? Резко сказала она.

У меня вспыхнуло подозрение. Мой разум продал меня. Был

только один-единственный способ объяснения ее замечательной

метаморфозы: дон Хуан должен был сделать ее своей ученицей.

Как иначе старая женщина, подобная донье Соледад, могла

обратиться в такое таинственное сильное существо? Это должно

было быть мне ясно с того самого момента, когда я бросил

взгляд на нее, но моя совокупность ожидания относительно нее

не включала такую возможность.

Я сделал заключение, что все, что сделал дон Хуан с

ней, должно было иметь место в течение двух лет, в которые я

не видел ее, хотя два года, казалось, едва ли были

достаточны для такого замечательного изменения.

- Мне кажется, я теперь знаю, что произошло с тобой, -

сказал я небрежным и бодрым тоном. - кое-что прояснилось у

меня в уме прямо сейчас.

- О, вот как? - сказала она совершенно незаинтересо-

ванно.

- Нагваль научил тебя, и ты стала магом, не правда ли?

Она свирепо посмотрела на меня. Я ощутил, что я сказал

наихудшую возможную вещь. На ее лице было выражение

настоящего презрения. Она не собиралась мне ничего говорить.

- Какой же ты ублюдок! - внезапно воскликнула она,

сотрясаясь от ярости.

Я подумал, что ее гнев был неоправданным. Я сидел на

одном конце кровати, а она нервно постукивала по полу

пяткой. Затем она села на другой конец, не глядя на меня.

- Чего ты на самом деле хочешь, чтобы я сделал? -