Карлос Кастанеда

Второе кольцо силы 1977г

из волокон, - сказала

она. - все волокна являются полными, они выглядят, как

струны, туго натянутые струны. Это выглядит так, как если бы

струны были тугие, как барабан.

С другой стороны, у пустого человека волокна оборваны

на краях дыры. Если у него было много детей, то волокна

вообще не похожи на волокна. Эти люди выглядят, как два

светящихся участка, разделенных чернотой. Это ужасное

зрелище. Нагваль заставил меня в и д е т ь таких людей,

когда мы однажды были в городе в парке.

- Как ты думаешь, почему Нагваль никогда не говорил мне

обо всем этом?

- Он говорил тебе все, но ты никогда не понимал его

точно. Когда он осознал, что ты не понимаешь его, того, что

он говорит, он бывал вынужден изменять тему. Твоя пустота

препятствует твоему пониманию. Нагваль сказал, что для тебя

совершенно естественно не понимать. Когда человек становится

неполным, он действительно пуст; как тыква-горлянка, из

которой вынуть внутренности. Для тебя не имело значения,

сколько раз он говорил тебе, что ты пустой, настолько не

имело значения, что он даже разъяснял это тебе. А ты никогда

не знал, то он имеет в виду, или, еще хуже, ты не хотел

знать.

Ла Горда вступила на опасную почву. Я попытался отвлечь

ее другим вопросом, но она отклонила его.

- Ты любишь одного маленького мальчика и ты не хочешь

понять, то Нагваль имеет в виду, - сказала она обвиняюще. -

Нагваль сказал мне, что ты имеешь дочь, которую ты никогда

не видел, и что ты любишь того маленького мальчика. Одна

взяла твое острие, другой захватил тебя. Ты сплотил их

вместе.

Я должен был прекратить писание. Я выполз из пещеры и

встал. Я начал спускаться вниз по крутому уклону к дну

лощины. Ла Горда следовала за мной. Она спросила меня, не

расстроился ли я из-за ее прямоты. Я не хотел врать.

- А как ты думаешь? - спросил я.

- Ты кипишь от злости! - воскликнула она и хихикнула с

непосредственностью, которую я наблюдал только у дона Хуана

и дона Хенаро.

Она, по-видимому, едва не потеряла равновесия и

ухватилась за мою левую руку. Чтобы помочь ей спуститься на

дно лощины, я поднял ее за талию. Я думал, что она не могла

весить больше 100 фунтов. Она поджала свои губы, как обычно

делал дон Хенаро и сказала, что ее вес 115 фунтов. Мы оба

одновременно рассмеялись. Это был момент прямого

непосредственного общения.

- Почему ты даешь себе труд так много говорить о таких

вещах? - спросила она.

Я сказал ей, что когда-то у меня был маленький мальчик,

которого я безмерно любил. Я ощутил повелительную нужду

рассказать ей о нем. Какая-то крайняя необходимость, выше

моего понимания, заставила меня открыться этой женщине,

которая была совершенно неизвестна мне.

Когда я начал рассказывать об этом маленьком мальчике,

меня охватила волна ностальгии, по-видимому, это было влияние

места, или ситуации, или времени дня. Каким-то образом я

слил память о маленьком мальчике с памятью о доне Хуане и в

первый раз за все это время я не видел его помимо дона

Хуана. Лидия сказала, что они никогда не забывали его, он

был их телом и их духом. В это мгновение я знал, что они

имеют в виду. То же самое ощущал я сам. Однако в этой лощине

неведомое ощущение преобладало надо мной. Я сказал ла Горде,

что я никогда не забывал дона Хуана вплоть до этого момента.

Она не ответила. Она смотрела в сторону.

По-видимому, мое ощущение тоски по этим двум людям

обусловил тот факт, что оба они произвели катарсис в моей

жизни. И оба они ушли. Я не осознавал вплоть до этого

момента, каким окончательным было расставание. Я сказал ла

Горде, что этот маленький мальчик был больше, чем кто-либо

еще, моим другом и что в один день его забрали силы, которые

я не мог контролировать. Это был, по-видимому, один из самых

сильных ударов, которые я когда-либо получал. Я даже приехал

к дону Хуану, чтобы попросить его о помощи. Это был

единственный раз, когда я просил его помочь мне. Он выслушал

мою просьбу и разразился громким хохотом. Его реакция была

такой неожиданной, что я не мог даже разгневаться. Я мог

сделать только критические замечания о том, что, как я

думал, было его бесчувственностью.

- Что ты хочешь, чтобы я сделал? - спросил он.

Я сказал, что т.к. он маг, он мог, по-видимому, помочь

вернуть мне моего маленького друга, ради моего утешения.

- Ты не прав, воин не ищет ничего для своего утешения,

- сказал он тоном, не допускающим возражения.

Затем он приступил к разгрому моих аргументов. Он

сказал, что воин не может в любом случае оставлять на волю