Трюк, казалось, заключался в принятии возможности,
что такие ресурсы существуют и могут быть достигнуты. Годы
тренировки были шагами для того, чтобы прибыть к этому
понятию. Согласно своей предпосылке о невозможности никаких
компромиссов, дон Хуан добивался полной победы или полного
поражения для меня. Если бы тренировка потерпела неудачу,
чтобы привести меня в контекст с моими скрытыми ресурсами,
то испытание сделало бы это очевидным, в каковом случае я
практически ничего не смог бы сделать. Дон Хуан сказал донье
Соледад, что я убил бы самого себя. Будучи столь глубоким
знатоком человеческой природы, он, вероятно, был прав.
Было пора переменить направление действий. Лидия
сказала, что я мог бы помочь Розе и донье Соледад той же
самой силой, которая причина им вред; проблема, следова-
тельно, была в том, чтобы воспроизвести правильную
последовательность ощущения, или мыслей, или чего-то еще,
чтобы заставить мое тело высвободить эту силу. Я взял руку
Розы и стал трогать ее, чтобы она излечилась. Я испытывал к
ней только наилучшие ощущения. Я гладил ее руку, сжимал ее
(Розу) в объятиях долгое время. Я гладил ее голову, и она
уснула на моем плече, однако, краснота и опухлость ее руки
не претерпела никаких изменений.
Лидия наблюдала за мной, не говоря ни слова. Она
улыбалась мне. Я хотел сказать ей, что потерпел фиаско как
исцелитель. Ее глаза, казалось, поймали мое настроение и
удерживали его до тех пор, пока оно не застыло.
Роза хотела спать. Она была смертельно усталая либо
больная. Я не хотел доискиваться, какая из двух причин имела
место. Я поднял ее на руки, она была легче, чем я мог
вообразить. Я отнес ее к постели дона Хуана и осторожно
уложил ее. Лидия укрыла ее. В комнате было очень темно. Я
выглянул из окна и увидел безоблачное небо, усыпанное
звездами. Вплоть до этого момента я упускал из виду тот
факт, что мы находились на довольно большой высоте.
Когда я взглянул на небо, я ощутил прилив оптимизма.
Казалось, что звезды каким-то образом рады мне. Смотреть в
юго-восточном направлении было действительно восхитительно.
Внезапно у меня возникло ощущение, которое я ощущал
обязанным удовлетворить. Я захотел посмотреть, насколько
отличался вид неба из окна доньи Соледад, которое было
обращено на север. Я взял Лидию за руку с намерением повести
туда, но щекочущее чувство на макушке моей головы остановило
меня. Оно прошло, как волна ряби по спине к пояснице, а
оттуда к подложечной ямке. Я сел на мат. Я попробовал
вспомнить свои ощущения. Казалось, в тот самый момент, когда
я ощутил щекочущее раздражение на своей голове, мои мысли
уменьшились по силе и по количеству. Я пытался, но не мог
вовлечь себя в обычный ментальный процесс, который я называл
думанием. Мои размышления заставили меня забыть о Лидии. Она
опустилась на колени на пол лицом ко мне. Я начал
осознавать, что ее огромные глаза внимательно рассматривают
меня на расстоянии в несколько дюймов. Я автоматически взял
ее руку и снова пошел в комнату доньи Соледад. Когда мы
подошли к двери, я ощутил, что все ее тело оцепенело. Я
должен был потянуть ее. Я уже собрался переступить через
порог, как вдруг мне бросилась в глаза громадная черная
масса человеческого тела, лежащая у стенки напротив двери.
Зрелище было таким неожиданным, что я ахнул и выпустил руку
Лидии. Это была донья Соледад. Ее голова покоилась около
стены. Я обернулся к Лидии. Она отскочила на пару шагов. Я
хотел прошептать, что донья Соледад вернулась, но никаких
звуков моих слов не было, хотя я был уверен, что прошептал
их. Я попытался заговорить снова, но не смог. Было так, как
если бы слова требовали слишком много времени, а мне его не
хватало. Я вступил в комнату и направился к донье Соледад.
По-видимому, ей было очень больно. Я присел около нее и
прежде, чем спросить ее о чем-нибудь, я поднял ее голову,
чтобы посмотреть на нее. Я увидел, что на ее лбу что-то, это
выглядело, как пластырь из листьев, который она сделала
себе. Он был темный, липкий на ощупь. Я ощутил повелительную
необходимость снять его со лба. Очень уверенным движением я
обхватил ее голову, откинул ее назад и сорвал пластырь. Он
был похож на облезшую резину. Она не двигалась и не
жаловалась на боль. Под пластырем было желтовато-зеленое
пятно. Оно двигалось, как если бы оно было живое или
насыщено энергией. Я посмотрел на него на мгновение, не
будучи в состоянии ничего сделать. Я ткнул в него пальцем, и
оно пристало к нему, как клей. Я не впал в панику, как я
обычно делаю;