тем более не преувеличил, и что свидетель
является самым совершенным воином среди них.
- Маги не помогают друг другу так, как ты помог
Паблито, - продолжала она. - ты вел себя, как человек с
улицы. Нагваль научил нас всех быть воинами. Он говорил, что
воин не имеет сочувствия ни к кому. Для него иметь
сочувствие значило, что ты желаешь, чтобы другой человек был
похож на тебя, был в твоей шкуре, и ты протягивал ему руку
помощи как раз для этой цели. Ты сделал это с Паблито. Самая
трудная для воина вещь в мире - предоставить других самим
себе. Когда я была толстая, я беспокоилась, что Лидия и
Жозефина едят недостаточно. Я боялась, что они заболеют и
умрут от недоедания. Я не щадила сил, чтобы откармливать их,
и я имела самые лучшие намерения. Безупречность воина
состоит в том, чтобы предоставить их самим себе и
поддерживать их в том, что они являются безупречными
воинами.
- А что, если они не являются безупречными воинами?
- Тогда твой долг - быть безупречным самому и не
говорить ни слова, - ответила она. - Нагваль сказал, что
только маг, который видит и является бесформенным, может
позволить себе помогать кому-либо. Вот почему он помогал нам
и сделал нас такими, какие мы есть. Не думаешь же ты, что ты
можешь ходить всюду, подбирая людей на улице, чтобы помогать
им.Дон Хуан поставил меня лицом к лицу с дилеммой, что я
никаким способом не мог помогать моим близким существам.
Фактически, согласно его мнению, каждое наше усилие помогать
является произвольным актом, руководимым исключительно нашим
своекорыстием.
Однажды я был вместе с ним в городе, я поднял улитку,
которая лежала посреди тротуара, и бережно отнес ее под
какой-то виноградный куст. Я был уверен, что если бы я
оставил ее посреди тротуара, люди рано или поздно наступили
бы на нее. Я думал, что убрав ее в безопасное место, я спас
ее.Дон Хуан указал, что мое допущение было неточным,
потому что я не принял во внимание две важные возможности.
Одна была та, что улитка, может быть, ускользнула от верной
смерти, от яда на виноградных листьях, а другая возможность
та, что улитка имела достаточно личной силы, чтобы пересечь
тротуар. Своим вмешательством я не спас улитку, а только
заставил ее утратить то, что она с таким трудом достигла.
Я захотел, конечно, положить улитку обратно туда, где я
нашел ее, но он не позволил мне. Он сказал, что это была
судьба улитки, что какой-то идиот пересечет ее путь и
заставит ее прекратить ее продвижение. Если я оставлю ее
там, куда я положил ее, она, может быть, будет в состоянии
снова собрать достаточно личной силы, чтобы пойти туда, куда
она собиралась пойти.
Я думал, что понял его мысль. Очевидно, я лишь
поверхностно согласился с ней. Самой трудной вещью для меня
было предоставить других самим себе.
Я рассказал им эту историю. Ла Горда погладила меня по
спине.
- Мы все очень плохие, - сказала она. - мы все пятеро -
ужасные люди, которые не хотят ничего понимать. Я
освободилась от большей части своей безобразной стороны, но
все еще не ото всей. Мы довольно туповатые и по сравнению с
Хенарос мы =?=упрямые=?= и =====тичные. Хенарос, со своей
стороны, все похожи на Хенаро, в них очень мало ужасного.
Сестрички согласно кивнули головой.
- Ты самый безобразный среди нас, - сказала мне Лидия.
- Я думаю, что мы не такие уж плохие по сравнению с тобой.
Ла Горда захихикала и легко стукнула мою ногу, словно велела
мне согласиться с Лидией. Я так и сделал, и все они
засмеялись, как дети.
Мы долго пребывали в молчании.
- Я подхожу теперь к концу того, что я должна
рассказать тебе, - внезапно сказала ла Горда.
Она заставила нас всех встать. Она сказала, что они
собираются показать мне стойку воинов-толтеков. Лидия стала
справа от меня, лицом ко мне. Она схватила мою правую руку
своей правой рукой ладонью к ладони, но не переплетая
пальцев. Затем она просунула свою руку прямо над локтем
своей левой руки и прижала меня плотно к своей груди.
Жозефина сделала то же самое слева от меня. Роза стала лицом
к лицу со мной, просунула свои руки под моими подмышками и
схватила меня за плечи. Ла Горда зашла сзади меня и схватила
меня за пояс, переплетя свои пальцы над моим пупком.
Все мы были примерно одного и того же роста и они
смогли прижать свои головы к моей голове. Ла Горда
заговорила позади моего левого уха очень мягко, но
достаточно громко, чтобы все мы слышали ее. Она сказала, что
все мы попытаемся перенести наше второе внимание в место
силы Нагваля без вмешательства кого или чего бы то